Пунктирная граница личной позиции - к вопросу о допустимости телесных наказаний

[Lennard]

Причина, побудившая к рассмотрению вопроса.

Лето, служба. В центре холла возятся на полу дети от года до пяти. Елозят попами и коленями по линолеуму, возят машинки, толкаются - живут непостижимой детской жизнью. Мамы на скамейках вдоль стен сдержанно гудят между собой. Смена плана. Одна из мамочек вскакивает и визжит - вот так сразу визжит, без говорит и повышает голос: Немедленно встань! Чадо лет трёх, неопределимого пола меланхолично подымает на неё взгляд и продолжает усердно вытирать комбинезоном пол. Мама подскакивает к ребёнку, вздёргивает его и ставит лицом к себе. Немедленно встань! - продолжает визжать она. Ребёнок стоит. Следует несколько коротких оплеух - первая попадает по лицу, остальные приходятся на затылок и спину - ребёнок поворачивается спиной, чуть пригибая голову и возвращается к своим детским делам. Мама снова садится на скамейку. Занавес. За кадром осталась безобразная сцена разборок между сторонниками свободы самоопределения детского пола - пардон положения ребёнка на полу - и сторонниками теории 'бить надо крепче'. Под шумок, спустя минут десять, чадо уселось снова.

Я считаю телесные наказания более чем приемлемыми в воспитании человеческой личинки.

Слово о материале для анализа.

Среди моей обширной - впрочем, возможно, специфической и, как следствие, не вполне репрезентативной, - разновозрастной выборки присутствуют субъекты, которых драли в детстве систематически; такие, кому перепадало время от времени тапком или ладонью; и даже - о странность - такие, которых воспитывали едва ли не по доктору Споку, пальца не подымая на ребёнка. Все они в равной степени интеллектуалы, маргиналы и социопаты, с толстым списком перверсий и неврозов. И нет, увы, никакой возможности утверждать, что вот те кого пороли склонны к ..., ... и ..., а те, кого не пороли - целомудренные простейшие, размножающиеся делением.

Я так же считаю, что при грамотном применении - как антибиотики, да? -порка способна положительно повлиять на будущую структуру личности. Ни что так не взращивает бунтарские порывы, как неизбежный ремень в конце каждой не с'еденной морковки.

Уточню.

То немногое, что есть общего у моих битых в детстве знакомых, это радостная готовность платить цену за самоопределение. Такое отчётливое, на уровне ягодичного чувства, понимание того, что нарушая условности - законодательные или моральные - ты рано или поздно за это расплатишься. Осознанность эпатажа и подчёркнутая социальная дерзость. Я не утверждаю, что небитая часть этого сплошь лишена - я только полагаю, что для них это понимание стало результатом более поздней работы общества.

Я расцениваю телесные наказания как иерархический акт, обращение к обезьяне, которой каждый из нас является. А потому полагаю, что их применение по отношению к детям никак не влияет на лицо суб'екта. Тот же, кто вынужден применить их в отношении полноценной особи, до некоторой степени умаляет своё достоинство, поскольку расписывается в неспособности указать младшему на его статус иначе.

Этологическое отступление.

Физическое воздействие - крайняя форма утверждения превосходства в статусе у животных с вертикальной иерархией. Логическое продолжение угрожающих криков и поз, перераспределения благ и возвышенного положения старшего в почётном кресле. Семья рассматривается мной как группа с полупринудительным членством, которая состоит из особей с разной степенью зрелости, обладающих неравными способностями к коммуникациям. В то время как взрослой человекообезьяне помимо первой доступна вторая сигнальная система, личинка человека вынуждена получать информацию в основном посредством первой сигнальной системы. Не смотря на кажущуюся способность поддерживать связный диалог даже дошкольник ещё не вполне владеет словом. Так навык контекстной речи, особенно необходимый для понимания развёрнутых запретов и правил поведения, формируется только возрасте 5-7 лет. Единственно полностью овладев речью ребёнок - а вообще-то уже вполне человек - становится в полной мере уязвим для 'внеобезьяньих' форм установки иерархии, таких как демонстрация превосходства в овладении навыками, интеллектуального превосходства и иже. Таким образом, подкрепление воспитательных бесед физическим поощрением или наказанием представляется столь же естественным вплоть до младшего школьного возраста, сколь естественно оно в работе, скажем, с собаками всех возрастов. Более чем приемлемыми, и с этой точки зрения даже необходимыми, становятся поданные в игровой и полуигровой форме встряхивания, под'ёмы с переворотами и иные формы демонстрации силы в обращении с чужими детьми. Ребёнок не имеет достаточной информации об абсолютном месте конкретного нового взрослого в иерархии семьи - и таким образом получает наглядный пример, позволяющий определиться хотя бы с относительным местом. Из сказанного понятно, почему использование телесных наказаний в отношении сформировавшейся особи равнозначно для меня признанию собственной несостоятельности как доминантной человекообезьяны. Конечно, это позволяет обратится к подчинённому на наиболее доходчивом, животном уровне. С другой же стороны, подобный поступок вполне может спровоцировать переход к повторному выяснению статусных отношений, причём вполне вероятно в столь же животной форме. Наиболее рельефно этот момент обрисовывается в отношении родителей и подростков, то есть особей, заново оценивающих своё место в иерархии. В отдельных культурах законодательно закреплённое практика телесных наказаний среди любього сословия - f.ex. Срединная Империя - или какого-то конкретного, 'низкого' сословия - f.ex. Российская Империя - мотивируются следующим образом: люди не соблюдающие закон не понимают обращённой к ним речи - в силу необразованности или ленности ума - а посему им следует раз'яснять правила. На доступном всем языке. Подобная практика требует немалого статусного кредита, поскольку в его отсутствие может провоцировать серьёзные народные волнения.

Умеренно возможным представляется символическое физическое воздействие на взрослого, вроде щелчка веером, в тех случаях когда речь идёт не только и не столько о наказании за нарушение правил, сколько о необходимости продемонстрировать установившуюся иерархию вовне.

Телесные наказания допустимы исключительно в том случае, когда они строго ритуализированы, неизбежно наступают, очищены от агрессии и подчёркнуто отделены от эмоциональной оценки происходящего. В таком случае они никак не ущемляют личность объекта.

Раскрою.

В спровоцировавшем меня примере показательно, что физическая атака является не столько способом повлиять на поведение ребёнка, сколько способом выместить подавленную агрессию. Именно такая форма телесных наказаний может провоцировать как попытки переоценки статуса при изменении соотношения физических сил, так и вспышки переадресованной или аутоагрессии со стороны ребёнка: издевательство над младшими родичами и животными, нарушения пищевого поведения. С другой стороны осознанность и эмоциональная стерильность даёт уверенность в незыблемости правил, стабильности иерархии и миропорядка. У об'екта не создаётся ощущения отверженности - наказание выносится в статусную плоскость, отличную от чувственной. У меня нет сложившегося мнения относительно выделение в семье лица, выполняющего подобную функцию. С этологической точки зрения она, несомненно, должна быть закреплена за старшим иерархом мужского пола, отцом или дедом если он в деятельном фертильном возрасте. Именно так часто происходит даже в современных семьях, даже не обременённых религиозными традициями. С другой стороны такое разделение приводит так же к разделению сфер ответственности родителей, традиционной приматов - мать обеспечивает эмоциональную поддержку, а отец - совмещает функцию карателя и дарителя. Может сформироваться модель при которой детёнышем и самка являются союзниками, вместе противостоящими авторитету самца. В таком раскладе мужчина может почувствовать себя обделённым теплом.

Я допускаю, что обучение собственных человеческих детёнышей внесло бы какие-то коррективы в мою точку зрения на этот вопрос, однако анализ поведения моих достопочтенных предков заставляет считать такие изменения маловероятными.

@темы: взгляд в сторону, наполеоновское: кампании, отчёт

Comments

[stink-uinki]

Пожив в стране неметчине, отчетливо понял, что у нас наказание - ругань и истеричные побевания по поводу и без - по отношению к детям и собакам, в первую очередь реакция на собственный стрес. Очень характерно, что самая распространенная причина негативных эмоций - совершенно естественые подвижность собаки или ребенка. Это насколько же, достопочтенный друг мой, у нас люди ощущают себя зажатыми, придавлеными, насколько любое изменение читается как негативное...

если инетересно - как это происходит не у нас

Воспитательная раскладка в Германие тоже своеобразная и проходит стадии: игнор - мягкое замечание - интонированное замечание (совершенно одинаковые интонации для ребенка и собаки - спокойные, без повышения голоса, но твердые) - ритуализированное изображение шлепка/не больный шлепок. Отработка цикла прекращается в любой точке, как только результат достигнут и дальнейшего эмоционального послевкусия не несет. С другой стороны, единственая реакция на плач ребенка - игнор, т.е. жесткое такое задание "ганзейской" этики - "твои проблемы - это только твои проблемы". Еще заметил, что отцы часто охотней и нежнее чем матери возятся с детишками, т.е. на лицо некоторое смещение биологической ролей - мать - воспитатель, даритель "пирогов и пышек, синяков и шишек"(с), а отец эмоциональная поддержка и защита, ну и возможно родитель-праздник на выходные.

[Lennard]

Ага. Вот в точности о том и речь - о том что наказание не должно быть вымещением собственной нереализованной агрессии (стресса).

Спасибо.
Немецкий алгоритм выглядит весьма привлекателен и вполне соответствует моему представлению о месте насилия в работе с детьми.