[Lennard]

Линор Горалик Частные уроки

Еще, например, получаешь ответ на вопрос, который не давал тебе спать (от ужаса) в твоем советском детстве, наполненном революционно-военными героическими мифами, и в твоей постсоветской юности, пропитанной мифами лагерно-диссидентскими: а если бы меня?.. Ответ отвратительный: пиздец страшно. Правда страшно — и совершенно уверен, что ничего ты не выдержишь. Никаких допросов, или еще чего похуже, или даже тамошней повседневности. И вообще ты, оказывается, политический трус: все страшно, высовываться страшно, письма подписывать страшно, «Путин, кыш!» писать страшно. Путин, кыш! — но страшно же? Ну, так, некомфортно. И начинаешь говорить себе: «Да не интересует их мой “кыш”, я мелкая сошка». Это правда, но сама эта мысль — стыдная, конечно. А знай ты, что их — да, интересует? Фу. И такой еще мотив: «Ну ладно, ты отдаешь себе отчет в своей трусости — это, может, и есть твоя сила, бла-бла-бла-бла». От этого внутреннего монолога еще стыднее. Еще, например, обнаруживаешь, что, как положено при потере общего чувства безопасности (какие аресты, достаточно пьяного полковника на «мерседесе»), активизируются детские страхи и лезут в голову совершенно наивные детские вопросы. Это неприятно, но гораздо неприятнее — то, что следом тебе лезут в голову совершенно конкретные взрослые ответы. Как в шесть лет во время игры в войнушки: «Мама или боевые товарищи?» Конечно, мама; идите на хуй.